Вольный стих

Привет, тоска. Ты умываешь руки,
Ты оступилась с выбором своим.
И забираешь слезы, горечь, скуку
И сладкий седоватый дым…
Я продолжаю улыбаться солнцу,
Шутить, смеяться, небо обнимать,
А тот, кто вечно над собой смеется,
Не может вечно тосковать.
Тоска, плыви по ветру, как по морю,
Прозрачным мыльным пузырем.
Мы все равно еще увидимся, и вскоре
Опять споем.

@темы: Эвтерпа разбуянилась

---

Прости меня, мой вечный верный холст
За краски ядовитые Столицы,
За жесткость в кисть завязанных волос,
За то, что разрезаю наискось
На теле нарисованные лица.
Прости меня, мой верный холст, прости,
За яркий росчерк туши на лопатках,
За старые гравюры на груди…
Прошу, еще немного подожди,
Моя неразрешенная загадка.
За вайду, охру, тушь и киноварь,
За бедра, спину, шею и колени,
Исчерканные, словно календарь.
За проступивший инеем январь,
Растянутый на сотню поколений.
Прости меня, моей Столицы дух,
Ее вместивший, мрачную и злую.
Хозяин, даже не имевший слуг.
Прости меня, мой верный враг и друг,
За то, что я невольно нарисую.

@темы: Эвтерпа разбуянилась, Столица без имени

---

10 личностных качеств человека

1)Совестливость.
Совесть спит, она устала…дайте, что ли, одеяло.
2)Сострадание.
Я сегодня черной кошке перешел опять дорожку: не видать ей ни сосисок, ни сметаны полной плошки.
3)Оптимизм.
Тучи мрачные летят, тучи слопать нас хотят. Комарье из Омска снова налетело в Ленинград.
4)Доброта.
Наш гостеприимный дом всех приветствует добром. Ну а кто добра не хочет – по макушке топором.
5)Вежливость.
Вы, любезный, право, сволочь, но любезная весьма. Говорите «добрый вечер», а потом «идите на...».
6)Находчивость.
Окончательный ответ у меня «Конечно, нет!». Как начнут кого-то сватать – запираюсь в туалет.
7)Взаимопонимание.
– У тебя счастливый вид! Ты влюбилась? – Зуб болит. (диалог имел место быть в реальной жизни)
8)Щедрость.
В пятьдесят процентов скидку-мега я установил зимой для снега.
9)Храбрость.
За дверным за косяком тень с огромным молотком. Эй, вперед пустите даму, с этикетом я знаком!
10)Вера, надежда.
В этом сердце, как и прежде, есть и Вера, и Надежда. Жанна, Ольга, Катерина и Марина где-то между.

@темы: Эвтерпа разбуянилась

---

Liar game/Игра лжецов

Итак, сначала я нашла вот это:
Манга Liar Game
и прочитала эту прелесть, увы, неоконченную.
Сюжет я поделила на "тактику" и "стратегию".
"Стратегия" проста, как бумажный носок. Молодая наивная девушка ввязывается в игру в добровольно-принудительном порядке и, вместе со своим помощником (поймала одного мошенника на выходе из тюрьмы, тепленьким, так сказать), переходит из тура в тур... наверняка ведь дойдет до финиша, хоть пока это не ясно. Все происходящее вполне ожидаемо и предсказуемо.
Насколько проста "стратегия", настолько и мозговыносяща "тактика". Этим словом я обозначила сюжет каждого тура игры. Понять, что происходит, не легче, чем разобрать вилкой адронный коллайдер. Ну, первый раунд еще куда ни шло, а дальше все круче и круче.



Так в моем списке оказались вот эти фильмы:
Игра лжецов (серии 1-11)
Игра лжецов 2 (серии 1-9)
Liar Game: The Final Stage

Что меня напрягает:

Хохот.
Это ржание так бесит!!!! Просто до ужаса. Где набрали настолько неприятно ржущих людей?
Рыдания.
То же самое, со знаком минус. И эти дикие вопли, кашель и шлепанье тела на пол.
"Тактика" становится не настолько захватывающей, как в манге. Герои немножко ненатуральны. Вроде чая с усилителем вкуса. Но...
За исключением этого все определенно здорово! Даже зная сюжет по манге, я восхищалась этими психами безумно. А финал, который мне был незнаком, вообще захватил.
Я получила огромное удовольствие и две бессонные ночи. Потому что в первую ночь я просмотрела целый сезон, а во вторую все, что осталось.

@темы: Обзористая травка

---

Да, я рыцарь — доспехов не трогаю, знамо,
В остальном же — титан, победитель драконов.
Да, я рыцарь. К тому же прекрасная дама,
Чье желание силу имеет закона,
Чья рука поднимает мечи, пистолеты,
И снимает котов и воздушные змеи,
Коль застрянут на дереве. Знаю, при этом,
Выжать двести кило все равно не сумею.
Да, я рыцарь, делящий жилплощадь в общаге,
Не умеющий толком готовить пельмени,
Но варящий шербет и медовую брагу
Выше всяких похвал, по количеству мнений.
Да, я рыцарь, мешающий Бродского с Чацким
(Это было давно и сплошные наветы)
И живущий практически по-холостяцки,
В окружении дев…и спасибо за это.
Мой же рыцарский конь — боевая лошадка,
Чуть повылезла вата и палка с надломом —
Ей в боях и разъездах досталось несладко,
Но по-прежнему падает на незнакомых.
Пусть — ни шлема с плюмажем, ни шпаги, ни даги,
Кулаков и стихов мне хватает для взбучки.
Да, я рыцарь пера и вощеной бумаги
(Можно — листьев тетрадных и гелевой ручки).

@темы: Эвтерпа разбуянилась, Я как поганка!

---

Дуэлянты были давно, а вот же!

Дуэлянты

Возвращение дуэлянтов)

Да, mon chery! Мой прекрасный граф!
Настал момент долгожданной встречи.
Прошло три года, и я, стремглав,
К вам вновь примчался на званый вечер.
Вы вновь немыслимо хороши,
Я позабыл всю опасность вашу,
Но столь несносной, лихой души
Не видел — где бы я ни был — краше.
Вы повзрослели, мой милый граф,
В глазах печаль ниоткуда всплыла.
Причину грусти такой узнав,
Остаться сложно вдали мне было.
Скучали, граф? Да притом, по мне,
По звону шпаги, по злым упрекам?
Я вас люблю…Но в моем огне
Вы не найдете о том намека.
И, встав на мраморную ступень,
Я на лице вашем, скорбно-гладком,
Столь счастлив видеть улыбки тень,
Бросая кожаную перчатку.

@темы: Эвтерпа разбуянилась, Иду налево сказку говорить!

---

История о чае и летнем походе в горы.

Это было не этим летом. Просто я свой дневник читаю, бумажный.

По гороскопу я водолей. Знак этот обозначает стихию воздуха, что меня несказанно умиляет своей логичностью. Поход, о котором я рассказываю, был просто феерией воды и воздуха, и препакостно сказался на моем характере. (Это не мои слова, если что.)
…Как настоящий гурман, я взяла с собой, заняв место под что-то более важное, пачку вкусного черного чая, маленькую, наполовину вскрытую, но брала-то я на себя — ни на кого другого. Наша газелька остановилась в живописнейшем месте, горы были как на ладони: это уже потом я поняла, что расстояние весьма субъективно: до них было топать и топать. Правда, я бы не назвала это горами: такая плоскенькая возвышенность, не более.
Но мне, горя глазами и пылая сердцами, долго объясняли, что горы — это не только величественные конусы на открытках, так что я скрепя сердце согласилась считать наше путешествие правильным.
На первом же привале эти мерзавцы (моя сестра, ее подруга, парень подруги, парень друг парня подруги) мерзко расхохотались: «А чая-то мы и не взяли! Делись!»
Ласково светило солнышко, я лежала навзничь, пузом прикрывая рюкзак, и отказывалась с него слезать. Травка, кузнечики, облачка, небо неестественно-синее, фотоаппарат разрядился.
Через полчаса я сидела, мрачно обнимая железную чашку с чаем. Или из чего она там была сделана? Нагревалась, как последняя сволочь.
Маршрут наш пролегал сначала до речки с кавайным названием Няр. Няр была похожа на здоровскую огромную чистую лужу, выложенную по дну камешками. В Няр отражалось небо, птички, травка…По берегам были сплошь кусты, речку можно было пересечь не намочив ног, перепрыгивая с валунчика на валунчик. Теоретически, конечно, ибо, когда мерзавец номер три, несущий отвоеванный у меня чай, рухнул в воду, подскользнувшись, я поняла три вещи:
1.Это карма.
2.Мы остались без чая.
3.У нас есть вино и водка. Водку я не пью. Вино в рюкзаке бухнувшегося товарища, цело ли оно — глобальный вопрос.
Цело оно осталось, но его была одна бутылка на нас всех, таких непьющих. У нас был спортивный поход, много пить неэтично.
Некоторое время мы шли вдоль речки, натянув панамки на носы. Сестра нашла родник, откуда мы набрали бутылки с чистой водой и пару-другую комариных стай.
Левое плечо мне рюкзак не то чтобы натирал, но давил жутко. Комары свирепо грызли наши рубашки, отплевываясь от ниток. Разговор шел — ну коне-е-ечно — о бабах, причем мужчины молчали, раздавленные нашим авторитетом в подобных делах.
Стоянка номер два случилась глубокой ночью, мы даже не стали варить суп, погрызли бутерброды с вездесущей тушенкой. И завалились спать по палаткам, попрятав под подушками топоры. То есть, команда девушек точно спрятала — потому что в шесть утра, когда над ухом начали завывать проклятущие мужчины, я выскочила к ним именно с этим полезным инструментом.
С утра мне был предоставлен чай «Блокадно-ленинградский буржуазный». По-простому, кипяточек с сахаром. Не буржуазный — это без сахара, естественно.
Весь следующий день я сосредоточенно собирала травы, бросаясь к ним, как собачка к сахарной косточке. Мнения разделились — одни поганцы утверждали, что я намереваюсь пополнить коллекцию ядов, другие — преподнесли и испросили моего позволения приколоть к моей спине табличку с надписью «Главведьма». Я милостиво согласилась — листочек был белым, и его не так напекало, как мою черную футболку.
Полчаса мы искали английскую булавку под это дело.
Собирала я преимущественно чабрец, но встречался мне также и барвинок, и, хоть я и не уверена, иван-чай. Во всяком случае, я заявила, что это он. Вечером, в лесу, я носилась за земляникой и ее листиками, но попадалась она редко, чаще это была костяника, которую я просто поедала.
На чай нам этого хватало с запасом, правда не с тем, на который я рассчитывала. То, что я считала на пять заварок, оказалось на две.
Ночевать мы устроились на муравейниках. Внутрь они(муравьи) не заползли, но кочки! Кочки! И я буквой «зю» между этими кочками. И мне еще казалось, что где-то под тканью палатки что-то шевелится. Я жаловалась сестре, сестра злилась, пугалась и била меня по голове.
Мы сошлись на том, что это чудовище, которому мы не даем выползти на поверхность. Такое, саламандрское, знаете. Но я была за «зомби», желающего восстать в нашем стане. Просто меня не поддержали.
Среди сосен комаров было мало. Не знаю почему, но хвойные леса эти звери не любят. То ли эфирные масла, то ли еще чего…
«Главведьму» я потеряла, вместе с булавкой. Расстроилась, будто это был, по меньшей мере, почетный орден. (Возможно, так оно и было.)
Моими неимоверными трудами паршивцы могли наслаждаться чаем все путешествие. Я, устроясь у костра, рассказывала о самых жутких свойствах трав, безбожно привирая, и приговаривала «А это что еще за цветочек подозрительный? А, ладно, переварим», заваривая новую порцию. Меня в ответ пытались напугать «подозрительным» копченым салом. Ха, товарищи! Ха, и еще раз ха! Я и гусениц могу есть, на спор.
Взошли мы не на вершину, а куда-то сбоку. Но все сделали вид, что так оно и было задумано, бросая налево тоскливые взгляды.
Я же бросала эти взгляды куда-то вниз. Взгляды пищали и разбивались об острые камни.
«Ребята!» — сказала я трагически. — «А нам теперь еще и обратно идти, да?»

@темы: вдохновенно кропая..., Между орком и эльфом с кружкой медовухи.

---

Облачная история.

***
Это облако пушисто и таскается за мной.
Может быть, оно устало и пришло ко мне домой,
Может, небо облетая ватным маленьким клоком,
Увидало, привязалось — не отвяжешься потом.
Это облако за мною протечет в любую щель,
И в кармане заночует, и пролезет в мой портфель,
И прикинется подушкой — очень мягкой, знаю сам.
Я в сплошном недоуменье: Что еще за чудеса?
Не дает дождю пролиться надо мной в дождливый день,
Или в жаркую погоду мне предоставляет тень.
Даст попить — ему не жалко — и, как будто белый кот,
Спит оно на мне тихонько, если за день устает.

Вот однажды шли домой мы: я и мой туманный друг,
И совсем не замечали, что случается вокруг,
Что какие-то бандиты у соседских гаражей
Собрались меня ограбить под угрозою ножей.
Я уж было испугался — страшно, что ни говори —
Только облако внезапно разрастается, бурлит,
Вот оно уже размером не с кота, а со слона,
Ветер с ног сбивает, буря — то не облако, стена.
Мне же в центре этой бури очень-очень хорошо,
Словно кто-то очень добрый мне на помощь подошел,
Мягко приобнял за плечи, а вокруг меня летят
Снежно-белым теплым пухом стаи облачных котят.

@темы: Эвтерпа разбуянилась, Иду налево сказку говорить!

---

***
Тучи хмуро висят над городом,
И погода опять нелетная.
Ночью снова не спится гордому,
Позабытому и свободному.
Люди памятью так забывчивы…
И не надо, не так уж хочется,
Занял небо все неуживчивый
Медный диск луны-полуночницы.
Крылья чешутся — очень сложно им,
И дракону что-то тоскуется:
И не пишется, как положено,
И до слез почти — не рисуется.
Вновь дракон в ладонь утыкается:
И не машется, и не виснется,
Ну хоть тресни ты — не летается.

Ночь туманится…чудо близится…

@темы: Эвтерпа разбуянилась

---

Нашла, это еще во время переезда написано было...

Рыжий домовой на кухне курит,
Хрустнуло в пакете молоко —
От испуга ты глаза зажмуришь.
Завтра ветер превратится в бурю,
На прощанье мне взмахнув рукой.
Ты, Столица, изгибаешь спину,
Жмуришься от солнечных сетей,
Ловишь в них скамейки, магазины.
Летний дождь и жженая резина,
Рев метро и громкий смех детей —
Вы поймали, врезали кинжалом
Жизнь мою, деля ее на два.
Смилуйтесь, ее осталось мало…
Но дрожит от нетерпенья жало,
Обрывая жалкие слова,
Что твоя непрошеная малость —
Два позеленевших медяка.
Как высокомерна эта жалость —
Пусть мне ничего и не осталось,
Это будет завтра. А пока…
А пока в моей котомке солнце,
Как в чужих котомках фонари.
Кто ночной порой не обернется —
Все мое чердачное оконце
Золотом и ржавчиной горит.
Ах, Столица, снежная трясина,
Хлыст дождя по сгорбленной спине.
Это счастье — золотым и синим,
Рыжим кирпичом и парусиной
Собрано до краешка по мне.

@темы: Эвтерпа разбуянилась, Столица без имени

---

Вишня ^_^

Что-то, без сомненья, будет лишним…
Я гулял меж ягодных лотков,
Ты отсыпал мне немного вишни:
Темно-красных глянцевых боков.
Помню сад, и пахнут сладко, пряно
Белые вишневые цветы.
Ягоды манящи, воздух пьяный…
Вечером в саду гуляешь ты.
Тяжесть опускается на плечи,
Вырывает мой глубокий вздох.
Ну зачем ты вишню даришь вечно?
Ни-ког-да терпеть ее не мог.

@темы: Эвтерпа разбуянилась

---

Выдуманные.

Название: Выдуманные.
Рейтинг: PG-13
Тип: слеш
Жанр: реал
От автора: мозгоклюква(с)

Читать первую половину

Вот она, жизнь — толстая деревянная рама, а в ней стеклышко, а за стеклышком — стеклышко, а за ним…
За ним что-то было, лет десять назад, яркое, теплое. Была девочка в белых шортах, Джейки не помнил ее имени, и мама тоже была. В шесть лет не стало ни девочки, ни мамы, и этого неизвестно-таинственного чего-то он лишился.
Вот стеклышко — оплавленное, всегда закрытое. Окно в больнице открывают, когда Джейки провожают на обед или на процедуры. Вся жизнь с шести до пятнадцати — мятно-зеленая краска коридоров, анализы, кабинеты, раз в неделю — гимнастика. Комната — тумбочка, кровать, окно. Джейки редко говорил с кем-либо — не потому что не любил общаться, а потому что не с кем. Есть лечащие врачи, есть Мрачный Филипп из соседней палаты, есть редкие посещения отца — и того, считали все, довольно. «На, книжку почитай» — говорили ему. «Или, вот, фильм погляди». Джейки читал книжку раз, другой, смотрел диск на обшарпанной DVD-системе и жизнь его замирала, сосредотачивалась на кусочке двора за двойным стеклом.
Одиночество поражало Джейки так, как поражает болезнь: со всеми приступами и положенной тяжестью. Не давало дышать, вызывало панику, особенно ночью, когда жизнь за стеклом замирала. Незнакомые люди не присаживались на лавку, дети не качались на старых качелях, и не было никого, кто бы невольно стал очередным лекарством. Днем полегче — с первого этажа можно видеть лица, мелкие детали, мимику — и представлять, что же говорят эти неизвестные люди, каждый раз новые, о чем думают, мечтают.
Но и это было — одиночество. Нету знакомых имен, лиц, дорогих сердцу, или ненавидимых — это ведь не так уж важно.
Когда стало совсем плохо, до сосущей боли в груди, до дыхательных спазмов, как-то незаметно за стеклышком появился Алик. И остался.
Неизвестно, как этого парня звали на самом деле. Он был загорелым — весь день проводил на улице, возясь с незнакомой малышней или читая книгу на скамейке. Когда он, выгибаясь, подставлял лицо и грудь солнечным лучам, Джейки с ненавистью глядел на свои тонкие белые ручки-палочки. Первые несколько дней на нем была ярко-красная рубашка, пожалуй, слишком яркая для обшарпанного дворика и сумрака больницы, для наблюдавших из-за стекла болезненно сощуренных глаз. Имя легло на эту рубашку и пристало намертво, хотя ярко-красный давно сменился на зеленый, оранжевый и бог знает еще какой.
— Его зовут Алик. — Бормотал в эти дни Джейки. — Его, я убежден, зовут именно так.
Позже он не вспоминал, что выдумал это имя сам, да и не мог этого сделать — защита его от одиночества была намеренно тверда, убеждая его в том, что это просто так и есть на самом деле, так и было всегда.

Джейки прижимался плечиком к стеклу и рассматривал всю жизнь Алика — как в аквариуме, где рыбкам придумывают имена, характеры, историю. Они ведь не могут тебя разубедить, не оказавшись по эту сторону стекла, они и знать не знают, что какая-то гуппи на самом деле злобная черная колдунья Моргана, потому как зловеще шевелит плавниками и усиленно пялится на пластиковый скелетик-игрушку. Вон он, темноволосый, черноглазый, возится в песочнице с малышом, похожим на него самого.
Скорее всего, это был его брат. — Решил Джейки. И радовался, на следующий день видя их снова вместе, на качелях. Джейки шевелил губами, проговаривая слова, которые, как ему казалось, произносили эти двое. Там говорилось и о том, как Алик любит своего брата, и о всяких милых чепухах, и о том, что завтра они снова придут сюда поиграть, вдвоем.
Но завтра маленький братик не пришел. Алик растянулся по скамейке, словно и не переживал по этому поводу. Но Джейки знал, что Алик очень волнуется, что он весь на нервах.
Алик зевнул, и блаженно прикрыл глаза.
— Он не спал всю ночь. — Сказал себе Джейки. — Ему тоже было темно и страшно. А сейчас светло, и он чуть-чуть поспит, пока его брат не пришел.
«Брат» не пришел ни в день, ни через день. И Джейки понял, сказал себе и тут же в это поверил:
— Брата наверняка забрала тетка. И увезла. И теперь Алику плохо одному.
Алик болтал ногами и ел мороженое.
Джейки и не помнил уже, что такое мороженое, но по виду парня можно было догадаться — это что-то запредельно божественное.
— Это он выиграл. — Улыбался Джейки, прижавшись носом к стеклу. — На конкурсе рисования.
Так к фантазиям добавилась еще одна — Алик неплохо рисует.

Дни сменяли ночи. Загорелый парень приходил почти всегда, даже в дождь. На весь день или на пол часа — неизвестно. Но это было восхитительно. Он, Алик, мальчик, придуманный от кончиков ногтей до своего рубашечного имени, был единственным другом и спасением Джейки.
Прошел месяц. Алик сидел на лавке и читал какую-то книгу. Улыбнулся, послюнявил палец, перелистнул страничку. Джейки спросил Алика:
— Что читаешь?
И тут же ответил себе:
— Пришвина, «Кладовую солнца».
Джейки нравилось это произведение, и он разглядывал лицо Алика жадно, пытаясь определить, про что именно тот читает в данный момент. И находил, и радовался, что их вкусы совпадают, что у них много общего.
Бедный, бедный маленький Джейки…
Он следил за ним в каком-то неведомом трансе, остужая горячую белую кожу холодным стеклом, впитывая каждой порой жизнь за стеклом, провожая взглядом постоянные аляповатые футболки и тонкую шею, черные остриженные со скосом налево прядки, удаляющиеся все дальше и дальше. Надо бы не мучить себя, слезать с подоконника чуть раньше и уверять: он все еще здесь, снаружи, за стеклышком. Но за стеклом не аквариум — море, есть куда уплыть, уйти, улететь…
Ему казалось, что дом — весь, с его окнами-сотами — невидим, взгляды скользят сквозь камень, и людей, и стекла, чтобы остановиться на гаражах прямо за ним. А иногда — что в каждом окне сидит по мальчику или девочке, которые прижались носами к стеклу — точь-в-точь как Джейки — и не отличить теперь его от них. И никто не поднимет на него глаза— он, Джейки, ничем не выделяется из толпы, из тысяч детей, отчаянно пытающихся привлечь чье-то внимание.

На следующий день Алик пришел не один. Алик — солнечный, яркий, открытый — тащил за руку какого-то громилу. Ну, не совсем громилу, просто парень с длиннющим хвостом белых, как известь, волос, был выше его на полторы головы и спортсмен — небольшие мускулы четко очерчены под черной майкой. Парень казался Джейки угрюмым и неуклюжим, перемещающимся с грацией медведя. Вперевалочку, насмешливо-медленно, перетекая из одного места в другое.
Почти сразу же парень, прозванный Тедди, показал, что двигаться стремительно он тоже умеет: выдернув Алика, как котенка, из-под пронесшейся мимо машины. Что-то сказал с серьезным лицом, наверняка занудное наставление. Они сидели на лавке рядышком, разговаривали тихо, уже перейдя эту чертову улицу, а Джейки отчего-то трясло, как с озноба.
Глаза у Тедди были азиатские, чуть раскосые. В этот же день, он рассеянно поднял голову, обвел окружающее пространство мягким взглядом и изучающее уткнулся им в лицо Джейки. Это было настолько неправильно, настолько насмешка над всем, что было до этого и будет после, что мальчик слез с подоконника и тихо задернул шторы. В какой-то лихорадке он проспал до вечера, и, поглядев в щелку, с горечью понял, что Тедди и Алик уже ушли.
Теперь они приходили вдвоем — всегда вдвоем — и Джейки отгибал вафельную штору, продолжая наблюдать за жизнью, которая была за стеклом — везде, но упрямо не желала просачиваться в больничную комнату. Процедуры-физкультура-анализы.

Там, за стеклом Алик притащил какой-то чахлый древесный росток, они выкопали ямку, примотали росток к палочке, чтобы не снесло ветром, и еще долго сидели, просто пропуская землю сквозь пальцы. Земля была влажная, черная, пачкала руки одинаково: и с длинными сильными пальцами, и с тонкими и загорелыми. Снова не успел отойти от окна вовремя, Тедди заметил, усмехнулся этак всезнающе.
А больше всего Джейки хотелось…
— Что, поговорить не с кем? — Кривит рот Мрачный Филипп, здоровяк из палаты по соседству. — Подай-ка зажигалочку…спасибо, да. А батя твой как? Хм. Мы тут — ухмыляется он — как огурчики в банке. Вначале послушно солимся, потом начинаем бродить идеями, и либо банка вздуется, либо мы стухнем.
— Или нас съедят, пока не забродили. — Угрюмо заметил Джейки, разгладил полотенце на коленях и выцепил из банки помидорину, принципиально.
Пользуясь терминологией Филиппа, закис он уже основательно, а тухнуть не хотелось. «Хоть бы съели, что ли…» — Вяло подумал Джейки, укутываясь в одеяло. Одеяло не грело, кусало, и хотелось завыть, ударить в стену кулаком и заползти под кровать, трясясь от навязчивого страха. С усилием парень встал, зачем-то подошел к окну. Конечно же, нет там никого, в такие ночи по подворотенкам не ходят.
Только это растение торчит. Несуразное.
— Привет, деревце! — Кричит Джейки, правда, получается шепотом. — Знаешь, когда тебя сажали, мне бы очень хотелось рядом побыть.
— Зачем? — Удивленно спрашивает деревце.
— У тебя там жизнь. И ты жизнь, и они, и земля эта…Я в руках никогда жизни не держал, только соленый помидор вчера.
— Тут холодно и мокро.
— У меня тут холодно и страшно, только это от нервов.
— Вы, люди, такие глупые. — Говорит деревце. — Зачем я вам в этой подворотне?
— Тут Алик и Тедди всегда днем отдыхают. — Поясняет Джейки. — Им хочется уюта. Всем хочется, только мне тут нельзя, а им — можно. Вот Алику книжку не раз в месяц выдают, а когда ему хочется.
— А они здесь зачем? Это же такая…глушь.
— Глупая деревяшка. — Буркнул Джейки. Деревце не ответило, притворившись самым обычным, неговорящим.
Парень ничком повалился на кровать и заснул почти сразу, не вдумываясь ни во что.

У Алика была собачонка. Джейки всегда думал, что у такого открытого солнечного парня просто обязана быть большая дружелюбная собака. На поверку она оказалась не такой уж большой, бродяжкой-дворняжкой, которую Тедди пытался отмыть, пока Алик держал за лапы. После принудительной помывки собака приобрела красновато-каштановый окрас и начала кататься по земле от восторга, сводя на нет все усилия. Парни захохотали, и не думая злиться, Джейки несмело улыбнулся из-за занавесок.
Как это, наверное, здорово — иметь рядом хотя бы собаку. Не мучиться от приступов одиночества, кормить ее, выгуливать, играть, почесывать по загривку и валяться с ней на ковре…
И друг — тоже здорово…Он, конечно, в ногах вертеться не будет, но друзья сами кого хочешь накормят, выгуляют и по ковру поваляют.
Джейки остро почувствовал себя никчемным безвольным хлюпиком.
«Как же это странно,» — валялся он на кровати, рассматривая потолок — «что со мной происходит, пугающее, непонятное? Пальцы на руке такие белые, страшные. Я бы хотел отрезать их, и пришить нормальные». Джейки на пробу врезал кулаком по стене, получилось смазано, кожа сбилась, засочилась алым. Продолжать эксперимент расхотелось, боль быстро вернула ускользающий рассудок на положенное место.
Несколько дней он старательно не выглядывал в окно, плотно, без единой щелочки задвинув занавески. Тоска пожирала его изнутри, но рассудок требовал передышки. Когда стало совсем невмоготу, Джейки с лицом мученика отогнул краешек ткани, и выглянул, смутно надеясь увидеть только незнакомые лица. Надежды его не оправдались, и сердце дрогнуло. Он эгоистично считал, что жизнь его гораздо хуже жизни извне…Но ведь проблемы были и там.
Алик рыдал, ссутулившись, обняв себя руками за плечи, сморщив лицо и смешно глотая воздух на всхлипах. Тедди присел поближе, неуклюже провел рукой по его спине, что-то утешающее забормотал.
Что могло случиться? Алик ведь такой оптимистичный, сложно понять, что же заставило его плакать. Джейки кусал губы, думал, перебирал варианты. И его осенило совершенно внезапно, точно обухом по голове: «Точно так же я был ошеломлен, когда потерял маму!»
Это открытие потрясло Джейки невообразимо, весь день он ходил на цыпочках, страдая и мучаясь от сопереживания. Ему было плохо, очень плохо, он и сам ударился в слезы, но медсестра, проводящая обследование, дала ему успокоительное, не особо разбираясь в причинах психоза, и осталось только сидеть и сочувствовать, пытаясь сгрести в кучку непослушные мысли.
Даже одиночество не душило, как обычно, Джейки ночью, настолько он был наполнен страданием по погибшим матерям, Алика и его самого.
Глупо, да? Глупо безоговорочно верить в то, что выдумал минуту назад по каким-то неясным намекам. Но ведь так поступают почти все люди: выносят скоропалительные суждения и не собираются узнавать истину — она раскрошит, разломает стройные рядочки собственной правоты и самолюбования. Мальчик, тот хотя бы просто болен, и болезнь его честно числится в медицинской карточке, но сколько же здоровых во всех отношениях людей поступают схожим образом?

Все изменилось, когда Джейки уже невыносимо было глядеть на чужую жизнь из-за холодных стекол. Все изменилось, но кто знает, к лучшему ли? Итак, была ночь.
А ночь была теплой и звездной. Джейки не любил такие ночи, впрочем, он не любил их все, душные, свежие, темные, лунные — любые. Все они отбирали последние искры жизни даже в таком ограниченном безжизненном мире, как больница. Джейки однажды вышел ночью в прихожую, заглянул в одну комнату, в другую — живые днем люди, как игрушки с кончившимся заводом, лежали в кроватях, дыхание их было почти незаметно. Джейки боялся, невозможно боялся и спать, и бодрствовать, раздавленный наваливающейся безжизненностью.
Джейки подходил к окну, выглядывал: пусто, никого нет. Немного глядел на деревце, но оно было ворчливо и могло наябедничать, поэтому мальчик с ним не разговаривал.
Эта ночь отличалась только одним — в переулке кто-то был. Двое — там, у стены, в отблеске далекого фонаря: обнаженные руки, тонкие, золотистые, волосы белые, как молоко, запрокинутое к небу невидящее лицо. Тени пляшут, серая майка тряпкой скорчилась под ногами. Двое любили друг друга, там, разрывая в клочья все неписанные сценарии, цепляясь друг за друга руками, зубами, локтями, то отталкиваясь, то прижимаясь телами. Двое совершенных незнакомцев с лицами Алика и Тедди, но не они. Нет, совсем не они…
Джейки скорчился под батареей, задыхающийся, с текущими по лицу слезами.
— Уууу — Скулил он, обнимая себя, скребя ногтями по деревянному полу, по собственным плечам, груди. — Ууууу.
Алик, его Алик пропал. Умер. И его брат, его собака, посаженное им дерево, друзья, его дикие идеи и его книги, его мысли, его привязанности. Все это, жившее только в голове, рассыпалось, не выдержав давления реальности. Ни-че-го не было, ничего не спасало Джейки от одиночества, запертого с ним в комнате три на четыре и выпившего из нее всю жизнь.
— Пойдем! — Сказало одиночество, лениво растянувшись на кровати. Джейки замотал головой, оглушенный, неспособный говорить. Отполз подальше, размазывая грязь и слезы по щекам.
— Ты не сбежишь от меня теперь. Идем же! — Повелительно повторило одиночество, перекатившись по одеялу и придвигаясь ближе к мальчику.
— Н…нет. — Шепнул хрипло Джейки. — Нет, не надо…
Дернулся, пытаясь встать, порвал штанину, застонал от отчаянья. Одиночество убивало его, быстро, безжалостно, совсем по-настоящему, не хуже мышьяка или пневмонии. И когда оно протянуло руку, желая схватить Джейки и смять его, разрушить, тот рванулся в противоположную сторону, без раздумий врезаясь боком о хрустнувший стеклянный прямоугольник.
Вот стеклышко — одно, второе, как льдинки жили и как льдинки же рассыпались.
Неизвестный человек заорал, стекло блестело и хрустело под фонарными лучами, Джейки беззвучно плакал, свалившись навзничь около деревца, так хорошо видимого из его окна.
Первый этаж, ничего серьезного.
Когда Джейки закрыл глаза, белые волосы мазнули его по лицу, кто-то затормошил, поднял на руки, потащил к выбежавшей толпе врачей, что-то им объясняя.
Но, право, Джейки не знал, кто это, и не стремился придумать.

@темы: вдохновенно кропая..., Иду налево сказку говорить!

---

@темы: Я как поганка!

---

Где-то в голове — 3. Введение в психологию.

Неразлучная троица сидит на диванчике, тело читает учебник психологии. У тела болит голова.
Мозг: Итак, Экстраверт или Интроверт? Тэк-с, основные признаки...*поднимает голову* Вы у нас кто?
Маньячка: Я точно Экстраверт, Леди Интро, Парень тоже Экстра, кажется.
Мозг: Не, ну выберите что-либо одно. Мне же нейронные связи либо так, либо этак ставить. Корячится не буду.
Парень: Не путает она ничего, все так и обстоит.
Мозг: Не пудрите мне...меня, тело-то одно. Вот, гляньте табличку:

Экстраверт

Интроверт

Говорить

Слушать

Любит поощрения

С осторожностью относится к поощрениям

Работать и говорить

Работать молча

Много друзей

Несколько друзей

Большие компании

Компании из 1–2 человек

Легко знакомится

Медленно знакомится

Делится мыслями

Редко высказывается

Маньячка: Ну и?
Мозг: *торжествующе* Сколько у тебя друзей?
Маньяка: У меня — куча.
Мозг: Ну вот...
Маньячка: У Леди две штуки.
Мозг: Я сейчас взорвусь. Ну, вот тело, оно часто говорит, или редко? Те-ло. Что непонятного?
Парень: Часто, когда это я или Маньячка, и очень редко, когда оно Леди. Когда оно Леди, оно печально вздыхает, сидит на окошке, читает в чулане какую-нибудь трогательную книжку или смотрит какой-нибудь фильм/мультик и плачет.
Мозг: Так, интроверты не любят пустой болтовни и собственно, болтунов...
Леди: Правильно, терпеть ее не могу. *указывает на Маньячку*
У тела все так же болит голова. Тело прекращает читать дурацкий учебник и идет пить зеленый чай без сахара. Где-то в голове Леди делает торжествующий жест...</р>

@темы: Я как поганка!

---

Драконы и студенты: 03

Рассказ третий, проходящий в разговорах об алхимии и необычных родственниках.

Читать

Каким может быть утро рыцаря в драконьей пещере? Может быть счастливым, если, конечно, дракон усердно копил сокровища, а потом покорно проиграл вам битву, вручив пещеру для разграбления. Может быть печальным, если вашим рыцарским конем закусили, а вас подвесили к потолку, оставив на завтрак.
Между этими двумя крайностями вы можете найти еще кучу различных вариантов. Но среди них не так-то просто отыскать тот, который подошел бы к этой, отдельно взятой пещере…
— О всемилостивый Господь наш! Откуда эта жуткая вонь? Шееел! Твоих лап дело?!
Из пещеры выбегает юноша в одних только узких шортах и изодранной майке, ком снега падает с выступа на русые, коротко обрезанные походным ножом, или, по крайней мере, весьма неадекватным парикмахером волосы. Выше приведенная фраза принадлежит ему.
А иногда случается вот как. Рыцарь на поверку оказывается тощим и вечноголодным студентом, примчавшимся спасать свою невесту, не умея толком меча в руках держать. Дракон, помимо того, что он действительно хищная и опасная тварь, показывает себя еще и обладателем великолепных профессий алхимика и графомана, простите, писателя, что увеличивает его невыносимость вдвойне. Втройне ее увеличивает уникальный характер, специфический юмор и неоспоримое совершенство этого же дракона.
Утро в таких условия не может быть хорошим, или плохим. Оно просто обязано быть НЕ-ЗА-БЫ-ВА-Е-МЫМ.
Лео предстояло пережить еще ровно пятьдесят девять таких утр.
Темные волосы внезапно мазнули по лицу, оживший идеал любого художника (почти любого, всюду есть оригиналы) с присвистом втянул в себя морозный воздух, и замер рядом.
Снег, падая на дракона, не таял. Лео отстраненно подумал, что Шел сейчас ближе к ящерице, даром что обычно кожа его горячее, чем у обычного человека. Вчера дракон с легкомысленной улыбкой признался, что просто не представляет, какой температуры должно быть его тело, и определяет ее «на глазок». Если забывает, то снаружи живо превращается в бродячий сугроб.
— Ты чего раздетый на улицу выскочил? — Попытался сделать суровый вид Шел.
Шел был в своих обычных тонких штанах. Указывать ему на это было бесполезно. Вряд ли драконы простужаются.
— Я туда не зайду. — Отрубил студент, озабоченно принюхиваясь ко входу в пещеру. Вонь, шибающая оттуда, была густа, мощна и непрерывна.
— Я тоже. — Сознался горе-алхимик. — У меня обоняние чувствительное.
— Тогда зачем ты устроил эту пакость? — Леонис поежился от холода, с завистью глядя на покрытого инеем до кончиков ресниц дракона.
Шел поднял на Лео глаза, и студент тотчас уставился себе под ноги. Черные глаза без белка выглядят жутко, попробуйте-ка заглянуть в такие с непривычки — будете ходить и заикаться несколько дней. Если, разумеется, на вас не колданут чего пострашнее…Драконы на такое мастера.
— Это не я, сладкий мой. — Ровно улыбнулся Шел.
В глаза ему смотреть Лео не мог, но проблема в том, что на его лице место, куда можно бы было смотреть спокойно, найти нереально. Губы тонкие, почти иссиня-черные, блестящие. Брови кажутся встопорщенными чешуйками, крохотными, как бисер. Все его лицо словно бы говорило: «Да, я не человек. И я горжусь этим!»
— А кто тогда!
— Мой коллега — ммм…милейший старикан старой закалки. Приехал пригласить меня на консилиум.
— Драконов приглашают на консилиум?
— О, ученые готовы водиться хоть с чертом — лишь бы тот мог подискутировать с ними об основных принципах законов сохранения и новых методах дистилляции.
— И ты туда пойдешь?
Шел отрицательно замотал головой, с макушки посыпался снег.
— Ни за что. Они нацедят у меня крови, надергают чешуек, и все такое в том же духе. Один оригинал из их числа давно мечтает заполучить мое сердце в самом физическом смысле этого слова. Я — ценный ингредиент, знаешь ли.
— Тогда зачем ты этого пустил?
— Он безобидный и беззаветно преданный науке. Я ему интересен, разумеется, не только как ученый…но мои знания его интересуют в большей мере, чем остальных. Он, фактически, звено между мной и гильдией алхимии. Ты меня слушаешь?…
Дракон вздохнул, покосился на синеющего студента и показушно щелкнул пальцами. Ветер, уплотнившись до ряби в глазах, бесцветным тараном вломился в пещеру, выдувая оттуда именно то, что было приказано: зеленоватый котел в потеках, белесый противный дым и чудака с седыми буклями и косицей, в синем придворном костюмчике.
— Господин Шелест! — Горестно взвыл изгнанный алхимик. — Простите! Я просто перепутал, у вас же ничего не подписано! В следующий раз такого не будет!
Снежок опускался на полянку. По погоде был одет только дракон…в том смысле, что как его ни одень — ему все одинаково.

В пещере было не намного теплее, но без ветра, снега и с приличным таким костром.
Дракон, поминутно зевая и демонстрируя всем свои бритвенно-острые зубы, размешивал какой-то деревяшкой суп. Как подозревал Лео, в том же самом недавно выброшенном котле, только теперь небрежно отмытом.
— А что у вас за медальон на цепочке. — Вытянул шею Лео, загоревшись любопытством.
— Это не медальон, это один из важнейших символов алхимии, Уроборос. — Пояснил мистер Дженкинс, именно так звали седого алхимика. — Ты знаешь, кто такой Уроборос, мальчик?
— Символ бесконечности, змея, кусающая себя за хвост. А что?
— Ну, строго говоря, не змея, а скорее змеевидный дракон, это одна из множества причин, по которым я наведываюсь к господину Шелесту. Или наоборот, все же слово «дракон» переводится как «змей», и господин Шелест тоже является одной из их крылатых разновидностей, я еще не разобрался. — Мистер Дженкинс почесал затылок и опасливо покосился на безмятежного дракона. — А с символикой тоже не все так просто…
— О, ты не представляешь, сколько символов в него, несчастного…или в нее, несчастную, напихали. — Переливчатым голосом отозвались от костра. — Это бесконечность, это же — хаос, это же — вселенная со всеми ее элементами, бессмертие и алхимическая трансформация. А еще дуалистические: смерть и возрождение, добро и зло, свет и тьма, духовность и бренность, женское и мужское начало. Вот что значит грамотный пиар. Уроборос, Ёрмунганд, Чжулун…Бабушка каждый раз меня просто потрясает.
— Бабушка? — Жалобно уточнил Лео.
— Ну…с определенным количеством «пра». И не помню точно, бабушка или дедушка, это всегда был сложный вопрос. Есть такое понятие — дихогамия. Как раз про нее.
— А по-человечески объяснить?
— Периодическая смена пола. Встречается у некоторых представителей растительного и животного мира, или вот…у многоуважаемой родственницы господина Шелеста. — Пояснил Дженкинс, увлеченно скрипя пером.
— Угу. «Я мужик, я мужик!». А чуть что случится: «Ну, вы же не будете бить слабую девушку?»
— Так вот оно что…А я уж думал…А это наследственность. — Кивнул своим мыслям Лео.
— Что, простите? — Уточнил старый алхимик.
— Я у него среди одежды юбку нашел! — Без зазрения совести наябедничал студент, тыкая в сторону дракона пальцем.
— Съем обоих!
Сдавленный смех, переходящий в тихий издевательский хохот.
— Тебя, старик, съем, а рыцаренка переодену в женские шмотки перед поездкой к его невесте. — Подкорректировал планы дракон. На этот раз прозвучало серьезно.
— А вы сегодня к его невесте едете? Зачем?
— Избавиться…от проблем.
Как-то уж слишком Шел пугал Лео в данную секунду.
— У меня есть превосходные яды, практически незаметные при использовании, господин Шелест.
— Хм, очень интересно, мистер Дженкинс. Не покажете ли…
И старый алхимик его тоже слегка пугал. Лео вскинул руки.
— Стоп, стоп! Никому яды не нужны, мы же спасать ее вроде как едем.
— О чем ты подумал! — Оскорбился дракон. — Я просто интересуюсь новейшими достижениями в алхимии. Ты что же, не доверяешь мне? Или — Шмыганье носом. — Ты желаешь разлучить меня с любимым делом? О, как ты жесток!
«Цирк на выезде» — обреченно подумал Лео и пошел собираться, пока Шел действительно не обрядил его в платье.
Душу ему грел тихий шепот мистера Дженкинса: «А вы действительно…ну, в прабабку пошли?» — и угрожающее рычание дракона. Ах, как ты прекрасна, мстительность…
Вещей у Лео, разумеется, не было. Разве что меч, но тот теперь является законным трофеем Шела.
Мистер Дженкинс уже откланивался, обещая передавать приветы каким-то личностям, обладателям «Золотого котелка» и «Чистейшей самогонки». На прощание они обменивались различными непонятными фразами, таинственными пузырьками, сдержанными рукопожатиями и бурными объятиями, а потом радостным обменом того, что было вытащено из карманов во время этих самых объятий.
Когда седые букли растаяли среди заснеженных сосенок вдали, дракон вручил закутанному в подозрительно женскую шубу Лео туго набитый рюкзак.
— Повезешь мои вещи. И крепче держи.
— А где лошади? — Жалобно спросил студент, обозревая заснеженное поле.
— Зачем тебе лошадь, малыш, когда у тебя есть я? — Произнес дракон со странной интонацией, и начал раздеваться.

— Ни за что! — Возопил Лео, отступая спиной к пещере.
Костляво-облезлое страшилище склонило голову, блеснув черными бусинками глаз, пару раз ковырнуло лапой землю.
— Я не то что на тебе не поеду, я к тебе такому даже близко не подойду!
Дракон сделал маленький шажок вперед и зазывно клацнул зубами. Зубы у него были очень крупные, острые и белые. Страшные зубы, в общем.
Лео замотал головой, прижался к стене пещеры и загородился сумкой. Чудовище властно мотнуло головой себе за спину. Размером-то оно было не крупнее обычной лошади, да еще и тощее как помоечный кот. Но такой жутью от него веяло, что хоть сейчас беги.
— И не прикидывайся лошадкой с крыльями! Все равно не поверю!
Размерами сходство и ограничивалось.
Лезть на спину, разумеется, пришлось. Не потому, что упрямство Лео быстро закончилось, а потому что Шел вспомнил о радикальных способах решения проблем и втихую что-то начаровал. Накатившая апатия и сонливость были явно искусственными, надо разозлиться и драпать в пещеру…Фишка как раз в том, что разозлиться и драпать в таком состоянии не получается. Лео, как будто преодолевая течение воды, подошел к дракону, пощупал чешую. На этот раз она была теплой, чуть шершавой, в черной блестящей глади угадывались другие цвета: синий, фиолетовый. Костлявое чудище недовольно сопело, позволяя Лео усесться поудобнее, насколько это вообще возможно, расположить сумки с вещами.
— Интересно, как ты взлетишь с такой тяжестью? — Отстраненно заметил студент, обхватывая дракона за гибкую шею.
«Хочу, и взлечу!» — Вклинилась ему в голову чужая мысль.
И они взлетели.

@темы: вдохновенно кропая..., Драконы и студенты

---

А перед сном я говорю: "Сладких снов каждому человеку на земле"
Мой вольный перевод и образ жизни.

@темы: Обзористая травка

---

Катенька — умная-преумная девочка. Катенька сходила в кинотеатр на "Шерлок Холмс. Игры теней.", порадовалась сюжету (не верьте, что это боевик, на самом деле это неразбавленный стеб), и забыла там кошелек.
С пропуском и банковской карточкой.
Класс!
Пришлось бежать, забирать. Сидеть час в вестибюле, пока сеанс закончится, и ползать под креслами.
Незабываемо...Особенно, если учесть что я каждые пять минут вспоминала Шерлока и меня пробивало на "хи-хи".

@темы: Я как поганка!

---

В таверне. Верность — 2.

Верность
Вот я и подумала, а что хозяин-то чувствует? Ему же не подарок достался...
***

Этот дикий приблудный Пес...

Этот дикий приблудный Пес жарким летом сюда пришел. Он «Хозяин» меня назвал, я сказал ему: «Хорошо». Я не знал ничего о нем, он был голоден и избит, я не спрашивал, сколько лет он искал меня.
Он молчит.
Зубы крепкие, как металл под каскад золотых волос прячет он. Теплота щеки, и немного курносый нос, и расширенные глаза в цвет ореховой скорлупы, губы горькие, как полынь.
Когти, хвост, чешуя, шипы.
Мне пришлось свой покинуть дом, и за мною охота вслед. Я на месте держусь одном уж не более пары лет. Тяжело?
Я привык так жить.
Я привык убегать и лгать.
Пес, мой сон сторожить решив, забирается мне в кровать. Я кошмары еще терпел, но решать не могу теперь: мне прогнать его?
Нет, нельзя.
Ляжет на пол еще под дверь…

Он ведет себя, словно Пес…Да ведь он же и есть…Но все ж…Слишком он, мой прекрасный зверь, на парнишку-слугу похож. Руки-ноги и голова, чуть с рычанием разговор.
И не знал бы, что это Пес — не признал бы его в упор.
Он несчастья приносит мне, виновато глядит в глаза. Он ведь проклят.
Он предан мне, и нельзя потому бросать.
Лижет ласково мне ладонь, тычет носом в лицо и грудь…
Вы гадаете, почему до сих пор не могу заснуть?

Я влюбился в него — насквозь, и навылет, и навсегда. Что сказать ему…
Или нет, это все же моя беда. Так я бегал от теплых рук и от локонов золотых, я желал бы ему сказать — не оружие, друг мне ты.
Но слова эти будут — яд.
Но слова эти будут — смерть.
Потеряю его, сказав, оттого не могу посметь. Он печален, мой верный Пес, и узнать бы, к чему печаль. Он легко покорился мне — столь легко меня приручал. И однажды, поняв, что я ничего ему не сказал, он вздохнул.
Закатил глаза.
И к колонне меня прижал.
Он ведь все же не просто пес…Что там дальше, я говорил:
Грубоватая нежность рук.
Губы горькие, как полынь.
И проклятие — черт бы с ним, и опасности — подождут.
Вы оставьте.
На… разговор хватит нам десяти минут.

Снова прятаться от врагов, снова драка-опасность-спас.
— Я же, знаешь, не просто пес. — Говорит он, сощурив глаз.
Снова легкая горечь ласк, снова беды — напополам.
Я Хозяин ему — почти.
Впрочем, этого хватит нам.

@темы: В таверне "Пограничье"

---

В таверне. Маркиза — 3.

Маньячная Маркиза меня не отпускает. Ну вот вообще никак.

Маркиза 1, 2

Ванна...

Ванна бронзовой тяжестью давит на слуг и служанок, львиной лапой стоит на усталой и красной спине. Кровь кипит с молоком, пахнет болью, металлом и жаром. У Маркизы, известно, совсем сострадания нет.
У Маркизы в вольерах ревут от потери тигрицы: их тигрят отобрали, Маркизе на ванну и шерсть. А когда молоко начинает у кошек сочиться, посылают служанку.
А кошкам так хочется есть.
Их не кормят, и жизнь их не стоит и медной монетки — впрочем слуги о том же в ночи шепотком говорят.
Коль служанку не тронут — а это случается редко — то она и выносит из клеток несчастных тигрят. Молоко собирает и в ванну — белейшею плошкой, кровь тигрят так тепла, согревая — хотя бы на час.
И Маркиза мурлыкает, точно довольная кошка.
И за ней наблюдает до ста зеленеющих глаз.

@темы: В таверне "Пограничье"

---

Плюю на грамматику, развлекаюсь.

Классификация Котов.

Есть коты — помоечны и чисты,
Есть коты — мохнато-рыжеваты.
Есть коты — черны, серы, пятнисты
Или поперечно-полосаты.

Есть коты — ленивы, томны, сонны,
И напротив тощи и активны.
Есть коты — милы и благосклонны
Или злы и жутко агрессивны.

Есть коты — хвостаты и когтисты,
Мелки и огромного размера,
Лысы, волосатисты, усисты,
Мурлычасты, тарахтисты в меру.

Есть коты — молочны, сырны, рыбны.
Птичкины частенько иль мышасны.
Есть коты — голодны или сытны,
Вискасны, сметанны и колбасны.

Есть коты — пометчики-повсюду,
Есть коты — ща-март-не-возражай-ка.
Есть коты — облезлые паскуды,
Есть коты — пушистые кавайки.

Все коты ни капли непохожи:
Сотни тысяч разных вариаций.
Каждый кот характером и рожей,
Без сомненья, вне классификаций.

@темы: Эвтерпа разбуянилась